В самом сердце Ктограда, среди уютных домиков и сверкающих огней, жил необычный обитатель – Гринч, чья зеленая шерсть и одинокая фигура резко контрастировали с общей атмосферой веселья. Его сердце, отягощенное годами непонимания и насмешек, ожесточилось, и он нашел свое пристанище далеко от всех, на холодной и ветреной вершине горы, где в мрачной пещере копилась его обида на весь мир. Особенное, жгучее отвращение Гринч питал к Рождеству – тому самому времени, когда радость ктовичей достигала своего пика, а их смех и песни, долетая до его убежища, становились для него невыносимой пыткой, ежегодно напоминая о его изгнании и одиночестве. Каждый огонек гирлянды, каждый звук праздничной мелодии отзывались в его душе острой болью, и эта боль постепенно переросла в холодную, расчетливую ненависть, выкристаллизовавшуюся в одну безумную идею. И вот, когда наступила та самая тихая предрождественская ночь, а жители Ктограда, завершив все приготовления, погрузились в безмятежный сон в ожидании чуда, Гринч приступил к исполнению своего коварного плана. Тихо, как тень, спустившись с горы, он проник в спящий город с единственной целью – украсть само Рождество, лишив ктовичей всего, что составляло суть этого праздника. Он методично, с ледяным спокойствием, собирал все подарки, сладости и украшения, выносил даже самые маленькие елочные игрушки, представляя, как утром вместо радости на лицах горожан появится недоумение и горе. Он был уверен, что, лишившись материальных символов торжества, люди не смогут ощутить его дух, и праздник будет разрушен в самом своем основании. Однако, осуществив свой замысел и наблюдая с вершины горы за пробуждением Ктограда, Гринч ожидал услышать плач и отчаяние, но вместо этого стал свидетелем необъяснимого для него явления – ктовичи, объединившись, начали праздновать с еще большим теплом и единодушием, демонстрируя, что истинная суть Рождества кроется не в вещах, а в чем-то гораздо более важном и неосязаемом, что невозможно упаковать в коробку или унести в мешке. Это открытие потрясло его, заставив усомниться в собственном понимании мира и постепенно растапливая лед в его давно ожесточившемся сердце.